что в западных зонах продолжался выпуск военной продукции. Оставались нераспущенными немецкие войсковые части, а также формирования четников, усташей, салашистов, «югославской королевской армии», поляков генерала Андерса, бандеровцев. На многих важных постах оставались активные фашисты: в органах прокуратуры и суда таковых в американской зоне насчитывалось 35 процентов, в британской — 43 процента, во французской — половина. Не устраивало Москву и то, как шла демократизация. Во всех зонах уже прошли выборы в ландтаги, но результаты их порой были удивительны: что-что, а проводить выборы и нарезать округа западные демократии умели мастерски. Молотов приводил пример.

— Так, в британской зоне социал-демократическая партия получила 11 миллионов 178 тысяч голосов и 2549 мандатов; христианско-демократический союз при 11 миллионах голосов получил 8583; коммунистическая партия собрала 2 миллиона голосов и получила только 139 мандатов.

Молотов предлагал установить единую для всей Германии пропорциональную систему выборов, разрешить создание общегерманских партий и профсоюзов, издание их периодики[989]. Он также констатировал, что решения Потсдама по репарациям не выполняются, и предложил все же зафиксировать сумму в 10 миллиардов. Размер репараций, уже полученных Советским Союзом из западных зон, он оценил в 5 миллионов долларов[990]. Западные партнеры продолжали спускать вопрос на тормозах.

Московская конференция в принципе могла закончиться, едва начавшись. 12 марта 1947 года была озвучена доктрина Трумэна, в соответствии с которой выделялась финансовая и военная помощь Греции и Турции, над которыми якобы нависла советская военная угроза. Но, похоже, доктрину Трумэна в Москве решили особенно не замечать, если не считать разгромной передовицы в «Правде», опубликованной 15 марта. Ни Сталин, ни Молотов официальных заявлений не делали, боясь помешать ходу Московской сессии СМИД.

19 марта Молотов сделал ответственное предложение:

— В настоящее время советское правительство считает, что больше не следует откладывать вопрос об образовании германского правительства.

Он расшифровал свое предложение 22 марта:

— Германия восстанавливается как единое миролюбивое государство — демократическая республика с общегерманским парламентом из двух палат и общегерманским правительством, при осуществлении конституционных прав земель, входящих в состав Германского государства. Президент Германской республики избирается парламентом. На всей территории Германии будет действовать общегерманская конституция, установленная парламентом, а в землях — конституции земель, установленные ландтагами[991].

А 2 апреля Молотов предложил оригинальную формулу выработки нового основного закона, приняв за основу Веймарскую конституцию, ограничив лишь полномочия президента. Американский план создания немецкого правительства из глав уже существовавших правительств земель Молотов отверг, поскольку немцы восприняли бы это так, «что больше нет Германии как единого государства«[992]. На вопрос американского корреспондента Иоганнеса Стила о возможности компромисса между советским предложением о германском единстве и американским предложением о «федерализации» он ответил:

— Я не исключаю такой возможности, если можно будет договориться, чтобы сам германский народ решил вопрос о федерализации путем плебисцита[993].

Но в итоге советские планы создания единой централизованной администрации в Германии, которые были готовы поддержать англичане и — с оговорками — американцы, оказались намертво заблокированы Францией, больше других опасавшейся восстановления немецкой мощи[994]. При обсуждении германского мирного договора в центре противоречий оказались границы. Союзники снова и снова предлагали вернуться к вопросу о западных границах Польши. Молотов 9 апреля заявил, что этот вопрос уже согласован в Ялте и Потсдаме, а отыграть его назад не получится хотя бы по той причине, что из Польши «переселилось 5 678 936 немцев», не считая переехавших нелегально. А на западных польских землях уже живут 5 миллионов поляков и только 400 тысяч немцев[995]. Французы опять поставили вопрос об отделении от Германии Рейнской и Рурской областей. Молотов не согласен:

— Это — установка на расчленение Германии и на ликвидацию Германии как самостоятельного государства, чего нельзя оправдать интересами прочного мира. Германский народ нельзя лишить своего государства. Проводить такой курс — значит превратить германский народ в своего непримиримого врага и толкнуть в объятия германских реваншистов и милитаристов[996].

14 апреля на рассмотрение был внесен американский проект договора четырех держав о демилитаризации Германии. Молотов обратил внимание на то, чего в проекте не было: игнорируется задача искоренения нацизма и преобразования Германии на демократических началах, обходится статус Рура, ничего не говорится о ликвидации и национализации «германских концернов, картелей трестов и контролирующих их банковских монополий, являвшихся вдохновителями и организаторами германской агрессии», о земельной реформе и передаче крестьянам земли крупных землевладельцев-юнкеров, которые «поставляли кадры наиболее опасных германских милитаристов»[997]. Очевидно, что в планы западных держав не входили похороны капитализма в Германии.

Маршалл попросился на встречу со Сталиным. 15 апреля тот принял госсекретаря, чей длинный монолог сводился к тому, что американское общественное мнение резко повернуло против России из-за многочисленных экспансионистских акций Москвы. Маршалл призвал заключить четырехсторонний договор с Германией, а затем и с Австрией, договориться по Китаю. Сталин тоже был большим мастером монолога: он возмутился, что Соединенные Штаты задержали предоставление давно обещанного займа, отказывают в праве получения репараций, напомнил о пользе консенсуса между великими державами, «который хорошо работал в годы войны»[998].

Встреча не ускорила ход работы сессии СМИД. 22 апреля Маршалл жаловался Трумэну на Молотова: «По нашему мнению, он просто затягивает встречу в попытке либо вынудить нас на компромисс, либо поставить нас в положение, когда мы будем добиваться сворачивания конференции»[999]. 23 апреля он заявил, что рассматривает позицию советского правительства в отношении американского договора о ремилитаризации Германии как отказ от этого договора. Молотов ответил:

— Не советская делегация отказалась от указанного договора, а американская делегация отказалась обсуждать те предложения советского правительства, которые направлены на улучшение этого договора[1000].

24 апреля состоялось сорок третье заседание конференции, ставшее завершающим. Нерешенные вопросы — а не было решено ничего — передавались на рассмотрение заместителей; следующая встреча министров была назначена на ноябрь 1947 года. На заключительном приеме Сталин посадил Маршалла рядом с собой; Молотов, выступавший в обычной роли тамады, сидел напротив Жоржа Бидо. Прозвучали традиционные здравицы. «Тем не менее у меня создалось впечатление, что обстановка за столом оставалась мрачноватой, — заметил переводивший беседу Трояновский. — Ни Сталин, ни Маршалл не были настроены обмениваться любезностями и вообще поддерживать активный разговор»[1001].

Маршалл по возвращении в Вашингтон описывал собственное настроение: «Состояние экономики континента оказалось намного хуже, чем предполагалось, и быстро ухудшалось. В конгрессе превалировало мнение, что любая зарубежная помощь — не более чем мышиная возня. Коммунисты держали Францию за горло. Завеса страха, растерянности и замешательства накрыла континент и парализовала всю конструктивную деятельность. Молотов проявлял непреклонность за столом переговоров